Дети войны: «Фриц с размаху плюхнулся прямо на меня»

Женщины с детьми возвращаются домой. 1943 год.

Мы продолжаем печатать воспоминания калужан, чьё детство выпало на годы Великой Отечественной вой­ны.

— Все жили в бараках, когда фашисты вошли в нашу деревню, — рассказывает Лидия РУДНИЧЕНКО. — Я — грудничок — лежала запелёнатой на кровати. Фриц с размаху плюхнулся прямо на меня. Мама как закричит, как заплачет! Он испугался, вскочил, извинился, достал фотографию и показал ей — мол, у него тоже есть дети.

Остались без крова

Лидия Борисовна родилась в ноябре 1941 года в Дзержинском районе, в разгар оккупации.

— Незадолго до трагических событий мама вышла замуж. Ей только-только исполнилось 18 лет. Началась вой­на. Отца сразу же забрали на фронт. Родилась я. И вскоре пришло сообщение, что отец пропал без вести. С фронта он так и не вернулся. Я ни разу его не видела. Даже фотокарточки нет.

О вой­не знаю больше по рассказам мамы да по обрывкам собственных детских воспоминаний. Мама говорила, что у немцев служил то ли чех, то ли поляк, он хорошо говорил по-­русски. И, когда деревню хотели сжечь, ему стало жалко маму, она же ещё совсем девчонкой была, он ей и говорит: «Матка, проси офицера сохранить дом. Сейчас поджигать будем!» Мама — к офицеру, а тот её не глядя отшвыривает. В конце концов барак заполыхал, мама схватила меня — больше ничего взять не смогла — и ушла. Пробиралась наугад через лес по пояс в снегу. Так дошла до Сляднево. В деревне было много заброшенных домов. Она зашла в какой-­то, распеленала меня, как-­то обустроилась. Со временем вернулись жители. Но нас не прогнали.

Голодное детство

— Мама рассказывала, что во время оккупации фашисты несколько раз вызывали её в комендатуру. Она была активной коммунисткой. Видимо, кто-­то донёс. Мама знала, что те, кого вызывали, никогда уже не возвращались. Она раз не пошла, два не пошла, на третий говорит: «Пусть приходят и расстреливают с ребёнком!» А в это время наши вой­ска подошли. Не до матери моей уже было…

Из военного детства помнится чувство голода. Есть хотелось всегда. Лебеда,  крапива — из всего, что было можно, готовили еду. Мама как-­то говорит: «Лида, сегодня пойдём в гости!» Я обрадовалась — наверняка чем-­то вкусным накормят. Каково же было моё разочарование, когда налили крапивных щей! Немцев помню только военнопленных. Жалкие, грязные. Они ходили без конвоя. Брались за разную работу, ножи жителям делали. За это просили картошку…

В очереди за хлебом стояли часами. А как трудно было донести буханку до дома! Понемножку, по крошечке отщипывала от неё и несла.
Немного легче стало жить после вой­ны — маму взяли работать в органы милиции в Ахлебинино. Ей давали паёк. Яичный порошок из него мама размешивала, жарила мне, а сама с бабушкой только смотрела, как я ем.

Невосполнимые потери

Виктор ИНДЫК провёл детство и юность в Харькове.

— Помню, как отец лежал на полу хаты уже в агонии, — рассказывает Виктор Николаевич. — У него началась гангрена. Наши вой­ска в это время подошли к деревне. Мама договорилась, чтобы отца взяли в военный госпиталь. Врачи сказали, что надо ампутировать ногу. А мать испугалась, до последнего верила, что его и так выходят, и отказалась. Позже она часто причитала: «Дура я, дура! Думала, как же он будет без ноги!» Похоронили его в общей солдатской могиле в деревне Дергачи Харьковской области.

Череда смертей

Виктор Николаевич родился в Харькове за год до начала вой­ны.

— Отец с матерью трудились на знаменитом тракторном заводе. Я родился чуть ли не в цехе возле станка — мать не успели увезти в роддом, — рассказывает пенсионер. — Через год на свет появился мой брат Серёжа. Отец был инвалидом, работал в отделе кадров, поэтому, когда началась вой­на, его не призвали на фронт. Завод эвакуировали, а наша семья почему-­то не успела уехать. Немцы окружили город. Началась бомбёжка. Харьков несколько раз переходил из рук в руки. В 30 км от города, в деревне жила папина сестра. Стояла зима. Мы на лошадях поехали к ней. По дороге заболел младший брат. Вскоре он умер. Я, когда школьником был, ездил на его могилку. Хата у тётушки была небольшая. Спали где придётся. При очередной бомбёжке ранило отца…

Послевоенная жизнь

— Мама осталась со мной на руках. Куда идти? В Харьков? А где там жить, что вообще осталось от нашей квартиры? Она пошла трудиться в деревню, в совхоз имени 1 Мая. Помню, как мама прицепщицей на тракторе работала. Мужиков-­то не было. А потом в детский сад устроилась, чтобы меня туда взяли.

Когда на полях заканчивалась уборка картофеля, ребятня выбирала то, что осталось в земле. Из мороженой картошки делали оладушки, они сладкие получались.

Когда я пошёл в первый класс, родился мой брат Юрка. Но замуж мать так и не вышла.

Жили мы в комнатушке в бараке. У нас было две кровати, шифоньер, печка — и всё. Крысы кругом бегали. Помню, просыпаюсь, а на столе крыса что-­то жуёт. Когда мать была на работе, я смотрел за Юркой. Бывало, хлебушек ему в тряпочку завернёшь, и он эту тряпочку сосёт.

Рядом с деревней находился небольшой лесок. Но дрова рубить в нём не разрешали. Мы ходили за хворостом. Стебли подсолнуха, кукурузы собирали и этим топили, чтобы как-­то выжить.

Школа была в трёх километрах от дома. Ходили пешком. Как-­то зимой я пришёл в школу, а мне говорят, что у меня нос, руки и уши белые. Я их тёр-­тёр, но кончик носа всё-таки отморозил.

Десятилетка — уже в 20 км от деревни. Туда я ездил на поезде. Мать практически не видел — утром уезжал и только вечером возвращался.

После школы поступил в строительный техникум в Харькове, на электротехническое отделение. Общаги не было, снимали комнату, жили впятером, чтобы подешевле вышло.

После техникума меня хотели распределить на целину. Там нужны были электрики на элеваторы. А мама сказала: « На кого ты нас оставишь?» Мне пошли навстречу и распределили в Сумскую область. Электриком проработал всего полгода, забрали в армию. В деревню после службы я не хотел возвращаться, просвета там не видел — все пили напропалую, думал, пропаду. Поэтому решил учиться. На последнем году службы пошёл в вечернюю школу и готовился поступать в Харьковский юридический институт. Поступил. Успевал и учиться, и подрабатывать, и к маме на денёк выбраться. С будущей женой познакомился в армии, она — дочь офицера. Девчонкой ещё совсем была, школьницей. Мы с ней долго переписывались, а на последнем курсе я поехал свататься. В 1966 году расписались. Её семью перевели в Калугу. И я туда за женой попросился. В 1967-м приехал сюда. Устроился в милицию следователем. Дослужился до полковника. Калуга — моя вторая родина.