Калужский шаржист Андрей Фандеев: «Я рисую два больших шара, из-за которых торчит причёска, и все понимают: это же Лизонька!»

Нашего талантливого и харизматичного земляка Андрея ФАНДЕЕВА знают не только в Калуге, Обнинске и родном Людиново. Своим искусством и энергетикой он давно обаял всех любителей шаржа в нашей стране!

Кто-то смотрит на него с широко раскрытыми от восхищения глазами, а кто-то бьёт на свадьбе, но равнодушных – нет.

Ещё бы! Нарисовать за час 70 шаржей с натуры? Легко! Провести шарж-шоу на свадебном корпоративе? Всегда пожалуйста! Нужны лишь бумага, маркер и масляный карандаш.

О своём творческом пути, востребованности шаржиста в наши дни, необычных ситуациях на работе и многом другом он поделился с нашими читателями.

«Художник не тот, кто может, а тот, кто видит»

– Андрей, расскажите пару слов о себе: где родились, учились?

– Я родился и вырос в Людиново.

От матушки мне достался трельяж, на обратной стороне которого была нарисована королева. Мне было три года с небольшим, я забирался на трельяж, и пытался её нарисовать. То есть получается, что рисовал я всегда.

Потом пошёл в детскую художественную школу, следом за сестрой, а затем в художественное училище в соседнем Кирове, где учился на художника-оформителя.

Потом работал по специальности на заводе, и там-сям. Вплоть до преподавателя в той же детской художественной школе, которую сам закончил. И всё это в рамках Людиново. То есть творческий старт у меня был в родном городе.

– Можно ли научиться рисовать? Сколько времени на это нужно?

– Если есть талант, харизма (что в переводе с греческого означает «дар от Бога»), который разбудят наставники, преподаватели и родители, то к этому таланту прибавятся ещё и навыки.

Конечно, продаются книги, в которых учат основам рисования. В Интернете есть куча видео «Научим рисовать с нуля». Но если ты не писатель, ты не напишешь красиво, а печатать текст на клавиатуре можно научить каждого. Так и тут.

Как говорят мудрецы, нужен талант и усердие. Тогда всё будет окей. Со мной в группе училось двадцать шесть человек, но сейчас изображениями занимаюсь я один.

Тогда было не менее семи ребят, которые были на семь голов выше меня. А сейчас они ушли вставлять двери и окна, продавать мясо.

Таким образом, мой ответ – нет. Должна быть халява - талант.

– То есть художественное образование, в общем-то, и не нужно?

– В мире постмодерна и надвигающегося трансгуманизма – нет.

Я смотрю на работы девочек орловского, смоленского и калужского училищ, и могу их отличить. Их научили рисовать так, как умеют рисовать в этих городах. Поэтому одну и ту же берёзку они рисуют одинаково. Потому что так научил препод. А самого препода так научил предыдущий препод.

Так все глазуновщики рисуют одинаково. И строгановцы тоже одинаково. Но на сегодняшний день «сердца постмодерна» образования не нужно. Так, Вася Ложкин, Николай Копейкин и Иван Семесюк не умеют рисовать. Но они художники, и их ноздри чуют…

Думаешь, Малевич умел рисовать? Но его квадрат висит в Эрмитаже.

Получается, что сегодня художник – не тот, что может, а тот, кто видит. И, о ужас, когда видишь, но не можешь…

Современного художника интересует не мастерство, а идея, которую он видит и сообщает. Зритель её и поглощает. Поэтому на сегодняшний день образование художнику не нужно, если он не ставит перед собой цели стать классическим и перешагнуть Левитана. Но кому сейчас нужен Левитан?

«Издеваюсь над людьми за бабло»

– Сразу ли вы пришли к шаржу?

– Сразу. Это ещё из школы, когда у меня в голове ещё не было осознания того, что я – художник. В то время я хотел стать официантом или тореадором, а не художником.

Но, несмотря на это, всё время рисовал. В школе у нас была Таисия Михайловна, которая преподавала физику. А я её не очень любил, как и саму физику. Тогда в школе я выпускал журнал «Тунеядец», и она попала в него в виде карикатуры. У неё была особенная походка и своеобразный изгиб носа, и вообще она выбешивала меня.

И, нарисовав в своём журнале карикатуру на неё, я послал этот рисунок по классу, что вызвало хорошую реакцию. Потом нарисовал других училок, и понял, что дети реагируют на это. Всё это выглядело как некая детская конъектура.

И, совершенно интуитивно, я понял, что могу рисовать карикатуру. Вау!

Вроде не очень похоже, но это она! Все же узнали Таисию Михайловну. Все же поржали.

Тогда я ещё не знал, что существует слово «шарж». Но уже в ранней школе я начал его эксплуатировать. И это пошло, как цепь: из класса в класс, из школы в школу. А потом это превратилось в шоу и даже бизнес. И теперь я выскакиваю на перфомансах перед микрофоном, и издеваюсь над людьми за бабло.

– Какие качества, навыки необходимы шаржисту?

– Главное – цинизм. Например, перед тобой сидит хорошенькая девочка, а ты должен пожелать увидеть именно шарженичные формы. Поэтому на любимого человека не хочется рисовать карикатуру.

Но, отходя в сторону от близких и любимых, ты как бы входишь в пространство цинизма. Начинаешь выискивать гипертрофированные формы, а это достаточно цинизно. А при этом нужно ещё задать комизм. Моя работа – это всё-таки шоу. Поэтому всё это должно быть весело и задорно.

И ещё. Художники делятся на кучу направлений. Есть пейзажисты, анималисты, те, кто рисует нотюрморты, анатомисты, портретисты и т.д. Шаржисты – это разновидность портретистов, то есть тех, кто рисует человека.

Например, мне совершенно неинтересно рисовать пейзаж. Я вообще не понимаю, зачем рисовать пейзаж. Тебе хочется увидеть прекрасную природу? Иди в лес!

А вот человека нарисовать – другое дело. Причём не похожесть нарисовать, а потрошок вынуть, характер просечь. А рисовать мёртвую булку – зачем?

Человек – это макрокосм. В нём всё: и природа, и религия, и плоть, и мысль… Всё это в лице человека. И это интересно. Но, безусловно, должен быть определённый склад личности, чтобы этим заниматься.

– Карикатура и шарж – это разные вещи?

– В словарях почти всегда пишут, что это одно и то же. Но в нашем сознании шарж – это всегда издевательство, всегда цинизм, всегда гипертрофирование форм. Вроде перед тобой милая девочка, а ты ей если не губища, то сиськи пририсовал.

Любопытно, что карикатура, в отличие от шаржа, попала на страницы газет и стала политизированной. Но для себя я стараюсь их не делить. Поэтому часто мне заказывают рисунок как шаржисту, а в газету она попадает как карикатура.

Русский шарж

– Согласны ли с тем, что классический шарж – это почти мультяшка?

– Дело в стилистике. Один шаржист рисует шарж как анимешку, другой – как советскую мультяшку. Есть американский и европейски шаржи. Как мне сказали коллеги, у меня совершенно индивидуальная стилистика.

Я понял свой стиль ещё лет двадцать назад, в Крыму: нужно нарисовать чуть похоже и гипертрофировать всё это. По сути, это и есть русский шарж.

В американском шарже берут какую-то очень узнаваемую часть (например, узкий глаз китайца), а всё остальное делают, как угодно. В России это не прокатывает.

– Почему?

– Это национальная особенность. Нам нужно больше индивидуальности в изображении.

Хотя, например, вот есть женщина-грудь. Никто ей в глаза не смотрит, все смотрят на сиськи. И я рисую два больших шара, из-за которых торчит причёска, и все понимают: это же Лизонька!

«На моих стенах висит русская классика»

– Шаржи какой тематики вам наиболее близки?

– Сейчас я – конъюнктурщик. Я – взрослый мальчик.

И уже дело не в том, есть у тебя вдохновение или нет. У тебя за спиной мешок с опытом. Ты забираешься в него и достаёшь то, что ближе клиенту. Что ближе мне – не имеет значения.

То есть шарж – это не только мои творческие проявления, но и зарабатывание денег, угождение заказчику. Потому что я у себя на стенах шаржи не вешаю. На моих стенах висит русская классика. И даже постмодерн я тоже убрал.

Конечно, шарж будет в моей стилистике, но я буду угождать клиентам. Мне нужно их развеселить. Потому что то, что нужно мне – вторично. И в этом мастерство автора.

– Когда удаётся нарисовать самые удачные шаржи?

– Шарж-шоу похоже на конвейер, когда люди с разными душевными состояниями и эмоциями садятся напротив. И успех, если из семидесяти человек будет десяток шаржей, которые получились хорошо. Замечательно, когда я понимаю, что попал. Иногда похожесть – вообще ерунда.

Бывает, девочки так накрасятся, что я не вижу, где линия глаза. Макияж, щёчки, тень подложили, и как будто худенькая, а она как глобус.

Поэтому важно почувствовать, что «я её понял». И то, как я её понял, вот здесь, на бумаге.

– Кого Вы больше любите рисовать: детей, женщин или мужчин?

– Сложно рисовать детей и стариков.

Дети ещё не гипертрофированы и очень неиндивидуальны. Они ещё не впитали родителей, они ещё не отразили всё это. Ещё не все лепестки распустились, ещё нос не вырос, и уши не оттопырились. Да, у детей есть индивидуальные черты. Но они не для шаржа, они для умиления. Поэтому часто, когда я рисую детей, то больше угождаю маме.

Пожилых жаль. У них гипертрофировано всё. И хочется нарисовать потрошок, а там уже ад… Они уже пережили и ненависть, и предательство, и все эти печати на лице. Поэтому их больно рисовать.

«Изучая других, изучаешь себя»

– Смогли бы нарисовать шарж на себя?

– За это не платят (смеётся). Да уже и незачем. Сейчас у меня другие задачи.

Мы все друг друга отражаем. По юности я много себя изучал и рисовал. Как, например, мультипликаторы, рисуют Микки Мауса или говорящий ботинок, глядя в зеркало. То есть, отражая в них самих себя.

Скульпторы тоже себя лепят. Так, у высокого скульптора Наполеон двухметровый, хотя на самом деле он был коротышкой.

Так что шарж на себя для меня уже пройденный этап. Лет в двадцать у меня была серия шаржей на себя, интересных, как мне тогда казалось. Я был на них в ролях язычника, еврея, Будды и Христа… Это было похоже на самоизучение: где я, кто я. Но сейчас я пониманию, что это лишь юношеское тщеславие.

Сейчас мне интересны другие. Но изучая других, всё равно изучаешь себя. Чувственные движения в глазах людей я всё равно вижу. И это мой портрет в их глазах.

– Знаю, что вы проводите встречи со школьниками. Как дети воспринимают ваше искусство?

– Дети – поглощатели. Они растут и учатся. Дети любят меня, а я люблю детей. Они меня приглашают, потому что у нас есть с ними духовный контакт. И мы прекрасно проводим время.

Причём, мы даже не рисуем, а ходим по кладбищам и храмам, изучаем скульптуру. Мы учимся видеть и рассуждать об искусстве. И это тоже важная часть образовательного процесса.

Дети впитывают информацию в себя, учатся. И с ними интересно. Мне есть, что им дать, а они могут взять это.

Нам весело, задорно. Шарж – это не просто щелчок фотоаппарата. В шарже можно человека до-вы-ду-мы-вать, и иногда можно посарказмичать. Например, увидал, что у него уши большие. А ведь могут быть огромными! Ха-ха-ха! Весело!

Тем не менее, у детей я всегда оказываюсь не по своей воле, а по воле своих друзей. Они меня к ним кидают, и я с удовольствием провожу с ними время.

И ещё. Это же увеселение, это развлекалово. А дети всегда нуждаются в игре. Мы находим общий язык. И я бываю даже в православных лагерях, где тоже можно рисовать карикатуры. На сейшнах, фестах…

«Однажды на свадьбе меня побил брянский чиновник»

– Можно ли шаржем обидеть человека?

– Можно.

Однажды на свадьбе меня побил брянский чиновник. Я рисовал его секретаршу, с которой у него, видимо, были личные отношения. Нарисовал её симпатично, но с огромными сиськами. Всем стало смешно.

Чиновник это увидел, подумал, что над его девочкой издеваются, подошёл и разбил мне лицо. Я всё снёс, умылся и пошёл работать дальше. Но мне кажется, что когда на свадьбе побили артиста – это прекрасно! Теперь у молодожёнов есть своя свадебная история.

Был и такой случай. Во время шоу гостья порвала мою карикатуру и её обрывками тыкала мне в морду. Это уже её реакция: она недовольна.

– Были у вас шаржи с необычной историей?

– В калужском Доме музыки есть четырёхметровый шарж, который я рисовал прямо для сцены на чей-то юбилей. Одна голова там около трёх метров… И это тоже было интересное задание.

В училище я делал скульптурный шарж из пластилина. Тоже любопытно.

А ещё хорошо, когда шарж находит своего прототипа. Когда рисуешь некую знаменитость ради конъюнктуры, а потом она случайно натыкается на него в Интернете и покупает этот шарж. В этом тоже есть некоторая исключительность. Это приятно.

«История каждого человека»

– А есть ли у вас любимые картины?

– «Явление Христа народу» Александра Иванова. Эту картину он рисовал почти всю жизнь. И меня покорила его преданность этой работе, во многом незаконченной.

Это огромная картина. И когда я бываю в Третьяковской галерее, то обязательно к ней подхожу. Бывает, что провожу возле неё час. Потому что это целая история. И не только религиозная. Это история каждого человека.

Это почти как Тарковский, но только в живописи.

– Есть ли для вас закрытые темы для шаржей?

– Я не трогаю ни одну религию, потому что у меня самого за спиной десять лет религиозной деятельности. Но своих попов стебануть могу.

– Есть ли соотношение творчества и рутины в вашем деле?

– Есть. Сейчас я почти не рисую для себя, а в большей мере занимаюсь заказами. Но в процессе заказа может быть пробуждение. Вот нравится чувак на фотографии. Ну, нравится! И ты его делаешь чётко.

А ещё, очень хорошо рисуется, когда хорошо платят. Когда деньги ляжку жгут, так хорошо рисуется! (смеётся)

«Достаточно взрослый, чтобы мечтать»

– Каким вы видите свое будущее, о чём мечтаете?

– Это юности мечтают, чего-то хотят. Не хочу сказать, что чего-то достиг. Я не достиг ничего из того, о чём мечтал в юности. Ну, и не надо. Я уже достаточно взрослый, чтобы мечтать.

О чём? О мастерской на берегу Атлантического океана? Зачем она мне?

– А вообще, хотелось бы иметь свою мастерскую?

– У меня они есть: и в Калуге, и в Людиново. А теперь надо на берегу Атлантического океана. (смеётся) Мне так в юности хотелось. Но зачем? Это такая юношеская глупость…

Поэтому не мечтаю ни о чём. Есть планы, есть нужды, а мечты – это для юношей.

– Есть ли у вас какие-то хобби?

– Насчёт этого у художников проблема: их хобби – работа. Они делают то, что им нравится, и за это получают деньги. Это у дровосека может быть увлечение рисованием, а у художника не может быть хобби – колоть дрова.

Или, например, какое может быть хобби у скульптора? Рисовать? Так он и так рисует эскиз. Это часть его работы.

В общем, для художников это серьёзная проблема. Здесь нужна полная самоотдача. Искусство – это отдушина. И ты в ней. Иногда без денег, иногда с деньгами, иногда удачно, иногда неудачно… Поэтому разделения на хобби и работу у любого художника нет.

Но и одновременно в этом есть выгода, ласка. Потому что менеджер идёт в гараж и делает лодку, чтобы поплавать на ней по Днепру или Чёрному морю. И это его хобби, отдушина от телефонных переговоров по продаже цветного металла (смеётся). Но он не художник. Он – менеджер. А художник всегда просто делает лодку…