Откровения коллекционера в Калуге: «Я был долларовым миллионером и мог позволить больше, чем простой советский человек»
Он встает в 6 утра, а полседьмого уже пишет стихи. Посвящает их любимым художникам – Судейкину, Сапунову и не очень любимому Малевичу. Валерий ДУДАКОВ – искусствовед, эксперт мировых аукционов, владелец одной из крупнейших в стране частных коллекций, в которой находятся полотна Малевича, Шагала, Кандинского. Но шедеврами он считает работы совсем других художников. О своем коллекционировании и дружбе с известными людьми Дудаков рассказал на днях на творческой встрече в Калужском музее изобразительных искусств.
От политиков – до врачей
- Я родился в 1945 году, и сейчас остался последним из могикан-коллекционеров, - смеется Валерий Александрович. – Мне удалось пообщаться с поколением тех, кто начал коллекционировать сразу после смерти Сталина. Они были старше меня, иногда и на 50 лет, но я с ними дружил. В основном это отечественная интеллигенция – профессора медицины, писатели, режиссеры, люди, связанные с дипломатической работой, занимающие ответственные посты. Например, Владимир Семёнов был заместителем Громыко, нашим представителем в ООН, и дома он окружал себя произведениями искусства. Или Арам Абрамян, уролог №1 в Советском Союзе, лечивший Брежнева, министра внутренних дел Щёлокова. Причем, не он к ним ездил, а они к нему. И, конечно, возвращаясь домой, он хотел расслабиться после работы и обратиться к прекрасному. У него были замечательные работы «Союза русских художников», «Голубой розы». У известного онколога Николая Блохина (мы с ним дружили), дома висели Сомов, Бенуа, яркие красочные натюрморты Коровина. Для многих это была отдушина.
За авангард не сажали
- Часто говорят, что коллекционирование в России с образованием железного занавеса было прекращено. Не правда! Оно существовало и в 1930 годы. Никакая революция его не подавила. И были очень большие коллекции, более сотни произведений. Превышали собрания и Щукина, и Морозова. Но существовали в полулегальном виде. Вторая легенда, что сажали за произведения авангардного искусства. Никогда не сажали! За то, что у вас были работы Малевича или Кандинского не привлекали к ответственности. Привлекали, если вы афишировали это или продавали - тогда попадали под статью «Спекуляция».
Главные коллекционеры
- Самая большая и значительная коллекция послевоенных лет была у Георгия Ивановича Костаки. Это греческий подданный, он работал шофером, завхозом в разных посольствах в Москве. Поскольку все послы собирали антиквариат, он тоже этим увлекся. Собирал сначала фарфоровые чашки и скульптуру, потом - голландские натюрморты. А в середине 1950-х – русский авангард, то, что было непонятно большинству, и до сих пор даже многие искусствоведы ни черта в нём не понимают. Известна история, когда Костаки за картину Шагала снял со своей жены шубу. Потом он уехал в Грецию, часть коллекции оставил в России, часть увез с собой.
Коллекционером №2 после Костаки был Чудновский - обыкновенный физик, доктор наук, но он беззаветно любил искусство и всю жизнь собирал. У меня есть работа Петрова-Водкина из его коллекции.
Знаком я был и с известным коллекционером Соломоном Шустером, у которого были, и Кандинский, и Малевич, и Шагал. Этих коллекционеров уже нет в живых.
Единственный гений
- Ничего коллекционировать я не собирался, это произошло стихийно. По первому образованию я - художник-полиграфист (сейчас эту профессию называют – дизайнер). А по второму - искусствовед. В 19 лет стал главным художником журнала. С 1969 года работал на фирме «Мелодия», сначала внештатно, потом был главным художником-оформителем. Общался со многими известными людьми: Пугачёвой, Антоновым, Добрыниным. Работал с Хренниковым, Хачатуряном, Кабалевским, Свиридовым, Плисецкой и Щедриным. Но единственным гением могу назвать Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Это был очень доброжелательный человек, и он никогда не демонстрировал свое превосходство. Это даже не демократизм, а какая-то врожденная деликатность. Я же совсем молодым человеком был – 20 с не большим лет, а он провожал меня до двери и подавал пальто. Я смущался: «Дмитрий Дмитриевич, ну не удобно». А он говорил: «Я так привык». И ничего не объяснял, просто так воспитан был. Близко к Шостаковичу по какой-то внутренней человеческой одаренности был Свиридов – начитанный, осведомленный во многих областях человек. Он никогда зря не произносил каких-то фраз. Из дирижеров самый разносторонний, на мой взгляд, - Рождественский. Он и коллекционером был, участвовал в нескольких крупных аукционах. А самый экстравагантный – Светланов, мог выбросить, что угодно, например, дирижировать, и вдруг ни с того ни с сего пройтись колесом по сцене. Но это была работа на эффект. Очень колоритной была оперная певица Ирина Архипова, вздорная. Правда, Вишневская ещё более вздорная, она всегда играла роль королевы: Ростропович рядом, понятное дело.
Утёсов был совсем старым, когда мы познакомились, и тоже - коллекционер, у него имелось хорошее собрание «Союза русских художников», прекрасная мебель карельской березы, фарфор агитационный замечательный. А из пианистов могу отметить Эмиля Гилельса, который отказался подписать письмо в «Деле врачей». Его не расстреляли, но травма осталась на всю жизнь. Я к нему приходил, он брал из шкафчика бутылочку «Токайского», и мы сидели, разговаривали. Меня интересовала реальная история. И он доверял мне, знал, что я никому не передам наш разговор. А вот Рихтер был закрытый и достаточно высокомерный человек.
Сергей Судейкин «Карусель», из собрания Валерия Дудакова.
Зарабатывал по 2-3 тысячи
- 18 лет я проработал на фирме «Мелодия». Денег много зарабатывал. В те времена средняя зарплата была 120 рублей, а я получал 2-3 тысячи. И надо было думать, что с ними делать. Поездки за границу не возможны, «Мерседесы» не продавались, если только по блату. А я с 15 лет дружил с художниками-нонконформистами, которые были старше меня лет на 10, на 15. Иногда они просили меня повесить у себя дома картины: может, придут искусствоведы, случайные покупатели. Картины стоили дешево: 30-40 рублей, максимум 100. И я вешал.
Как-то художник Виктор Немухин отвел меня к Володе Вейсбергу, которого считал талантливым. Когда пришли, тот открыл дверь и даже не здороваясь с порога поинтеровался: «А деньги-то есть у вас?» Я отвечаю: «Есть». Он спрашивает: «Сколько»? У меня рублей 200-400 при себе было. Он говорит: «Сейчас выберите за 200-400, потом покажу вам за 500 – 1000, потом за 1500-2000». И я у него купил картину за 200 рублей и повесил у себя среди того, что было на «повесении». Потом смотрю - есть какие-то пустые места на стене, чего-то ещё хочется. Ну и поехало. Сначала покупал шестидесятников. А потом обратился к началу веку, к тому искусству, которым занимался (писал диссертацию на тему синтеза в русском искусстве начала ХХ века, правда не защитил её). Одну купил работу, вторую, в комиссионку обращался.
Приняли в свой круг
- В 1974 году меня познакомили с очень активным московским собирателем Яковом Рубинштейном. Он возил выставки от Талина до Владивостока. Без всяких страховок. Такой энтузиаст был. А он уже познакомил меня со многими наследниками художников - с дочерью Лентулова, с четвёртой женой Фалько, с семьей Древиных, Родченко, Синезубовых… Они прониклись ко мне: все-таки главный художник фирмы «Мелодия», денег куры не клюют. И я был очень ответственным, сказал: «В 12 завтра деньги принесу». И приносил ровно в 12. Они приняли меня в свой круг. И когда мне было 35 лет в моей квартире на Кутузовском (это одна из моих квартир, она, кстати, до сих пор сохранилась) собралось общество коллекционеров Питера и Москвы – 30 самых известных. Ну и всё было уже ясно. Пошли обмены, поездки.
7 лет сумасшествия
- С 1987 года я был принят в штат Советского фонда культуры, руководил отделом частных коллекций, зарубежных выставок и современного искусства. Мы его создавали с Пушкаревым – бывшим директором Русского музея. Это серьёзные выставки, но уже без бизнеса, потому что КГБ не дремало, с нами же рядом была Раиса Максимовна Горбачёва, за нами смотрели. Впервые со времён Дягилева, с 1917 года мы сделали 27 выставок за границей. Это было 7 лет сумасшествия: 4 загранпаспорта, я уезжал, приезжал, только успевали визы ставить. А потом 2, 5 года работал на не безызвестного Ходорковского, познакомился практически со всеми олигархами, консультировал их, для кого-то покупал картины на аукционах Сотбис, Кристи. Приобрёл себе квартиру в Лондоне, 21 год она у меня была, в прошлом году продал. Вовремя её сбросил, потому что понял, что отношения с Англией идут в никуда. Ну и дети уже выросли, обучились, не нужна она стала.
Другой образ жизни
- Коллекционирование никогда для меня не было на первом месте. Основной была художническая деятельность или организация выставок.
Но я любил собирательство, любил эту среду, хотя это тяжелые, трудные люди. А сам процесс, конечно, захватывал. Есть такое выражение - «сесть на антикварную иглу». Я на ней не сидел, но мне были приятны последствия лёгкого коллекционного опьянения. Это же интересно: ты и исследователь, и сыщик, и бухгалтер, и эксперт, и хранитель, и реставратор. И сложно. Семьи страдали: неожиданные визиты, торги, ночные поездки. Мы все были миллионерами долларовыми! И образ жизни у меня был отличный от простого советского человека. Деньги другие, иногда они просто из воздуха падали. И жизнь хоть и не была такой, как у западных миллионеров, но всё- таки более раскрепощенной, с большими возможностями.
Главная картина русского искусства
- Такого собрания символистов, объединения «Голубая роза» как у меня, нет ни у кого. Мои любимые художники – Ларионов (это первый авангардист России, никакого Малевича тогда и не знали), Богомазов, Судейкин. И, конечно, Сапунов, которому нагадали смерть от воды. Так и случилось. Его «утопил» художник Михаил Кузмин, который раскачал лодку, которая перевернулась.
В моем собрании находится лучшая работа Сергея Судейкина «Карусель». Она считается супер-шедевром.
Есть и картина Судейкина «Моя жизнь», 1916 года, где любопытные персонажи. Сам Судейкин справа в шляпе с кисточкой в руках. Женщина в центре - его первая жена Ольга Глебова-Судейкина, знаменитый персонаж поэмы Ахматовой «Без героя». Возле зеркала лежит вторая жена Судейкина - Вера, ставшая потом женой Игоря Стравинского. Слева – художник Кузмин - убийца Сапунова, за ним Пьеро - это Мейерхольд, за его спиной – поэт Городецкий. А в черной маске офицер, который был влюблен в Глебову-Судейкну и из-за несчастной любви застрелился.
Сергей Судейкин «Моя жизнь», из собрания Валерия Дудакова.
Работа Шагала «Аптека в Витебске» из моего собрания, участвовала в более 80 выставках. С ней проехали по разным странам все мои родственники, потому что к картине полагался один сопровождающий. «Аптека в Витибске» вроде простенькая работа, но в еврейской живописи запрещено изображать свиней, а здесь они есть, а в окне слева – висельник. Так что, если внимательно присмотреться, можно увидеть интересные детали.
Марк Шагал «Аптека в Витебске», из собрания Валерия Дудакова.
Казимир Малевич «Три фигуры в поле», картина из собрания Валерия Дудакова, синий цвет - символ бесконечности, фигуры –народ, полосы – беспредельность, красочность мира.
Работу Малевича «Три фигуры в поле» я приобрел у дочери художника Уны Казимировны (кстати, Уной он назвал её в честь созданного им Общества утвердителей нового искусств). Сейчас на Западе Малевич считается художником №1 всего русского искусства. Хотя, на мой взгляд, есть художник, чей авторитет оспорить невозможно. Какая самая главная картина в русском искусстве? Думаете, для каждого своя? Это дилетантство, вкусовщина. А есть наука - искусствознание. Так вот самая главная картина - «Троица» Рублева. И, сами понимаете, что выше этого никто ничего ещё не написал.
«Отдам народу»
- Я и сейчас организую выставки, хотя и не в том уже масштабе, у меня есть две галереи, где я занимаюсь современным искусством. Ленин сказал: «Искусство должно принадлежать народу». И я с этим согласен. Поэтому планирую передать большую часть своей коллекции Саратову. В этом городе родились несколько художников «Голубой розы».
С 1987 года я бросил кисточку, не рисую. Достиг определенного уровня в графике и понял, что лучше не сделаю. Пишу стихи. У меня их уже 3 тысячи. Между прочим, Тютчев 300 написал. Я не сравниваю, разные количества бывают. Но я знаю, какой у меня лучший стих, и пока не написал ничего, чтобы его превосходило, хотя пишу много.
