Мария Андронова рассказала в Калуге, как Хрущев разгромил картину ее отца
В 1962 году на скандальной выставке в Манеже Никита Хрущев разгромил работы художников, в том числе и картину «Плотогоны» Николая Андронова.
После этого автора исключили из Союза художников, Андронов уехал в глухое село Ферапонтово Вологодской области.
И с тех пор каждый год приезжал туда с семьей – женой, тоже художником, Натальей Егоршиной и дочерью Марией.
Партийный выговор
На днях в Калуге побывала Мария Андронова и рассказал о тех событиях и своих знаменитых родителях.
- Дело в том, что Никита Сергеевич не был в курсе художественного процесса и художественной жизни, - говорит Мария Николаевна. – Потом он в мемуарах каялся, извинялся.
Выставка называлась «Тридцать лет Московскому отделению Союза художников». Там были представлены все течения: от авангарда до реализма.
После посещения выставки Хрущёвым помимо публикаций в печати было несколько закрытых приемов в правительственных особняках.
Туда привезли самые крамольные произведения – «Плотогонов» Андронова, «Геологов» Никонова, картину Фалька, которую Хрущев обозвал «Обнаженная Валька».
И были вызваны молодые художники, которые, как считалось, на неправильном пути. Помимо них пригласили выдающихся писателей, режиссеров.
Был, например, Завадский - главреж театра им. Моссовета, он ходил обнимал, поздравлял художников.
Там скандально выступал Евтушенко, Вознесенский вышел и кричал, готов был рвать на себе рубашку.
Существуют фотографии, где около «Геологов» художник Павел Никонов с Гагариным беседует. Гагарину картина очень понравилась. Вот такие парадоксы.
От художников же требовали покаяться и отказаться.
Андронову было сказано, что он должен уничтожить «Плотогонов» и признать свою ошибку. Он этого не сделал.
Его исключили из Союза художников. И он получил партийный выговор, так как был членом партии. И тогда первый раз уехал в Ферапонтово на полгода.
После этих мероприятий, все друзья приезжали к нам домой. У моего деда - историка математики, была большая по тем временам трехкомнатная квартира около Киевского вокзала.
Помню, я на цыпочках подходила к двери комнаты, где они сидели, в щёлку смотрела, что там происходит.
А по коридору шёл дед, говорил: «Машка, быстро иди в постель, сейчас отец увидит тебе даст подзатыльник».
При керосиновых лампах
- Когда мы впервые приехали в Ферапонтово, мне было девять лет.
Потом отец почти каждый год там жил с конца августа и до конца декабря. Останавливался всегда в одной и той же деревне, у одной и той же хозяйки. Он был заядлый охотник. Любил прогулки по лесу.
И собирал материалы по истории этого края: в Ферапонтовом монастыре сохранились фрески Дионисия.
И паломничество художников в туда началось ещё в 20-30 годы ХХ века, хотя добираться было очень сложно.
В 1962 году, когда мы первый раз ехали, дороги практически не было.
Из Вологды в Кириллов, что в 25 километрах от Ферапонтово, летали маленькие самолетики-кукурузники. И обычно ехали 2-3 старушки: одна - с козой, другая - с выводком какой-нибудь птицы.
В 1962-м году в деревне не было даже электричества, сидели при лучинах, при керосиновых лампах. А на озере шёл сплав леса.
И это такое, с одной стороны, суровое, а с другой - очень неожиданное общение с природой.
Отец как впервые попал в эту деревню, так потом всю жизнь был с ней связан.
Со временем, у хозяйки, где останавливался, приобрел уже разваливающийся дом, отреставрировал его, построил там мастерскую, в которой с 1976-го года мы всей семьей постоянно работали.
Собаки и лошади
- У нас всегда жили собаки, сначала - лайки, потом был скотчтерьер Джонни. В Ферапонтово за седую бороду его прозвали Карл Макс.
И, когда к нам кто-нибудь приходил, плотники, например, Джонни садился, слушал, голову наклонял, крутил ею. Он любил беседу.
О нашей собаке даже есть воспоминания Ахмадулиной.
А позже у нас были таксы. И отец любил рисовать лошадей. Говорил, что это главное существо, вокруг которого строится хозяйство. Тогда в деревне их держали все, кто мог.
Особенное свечение
- В работе отец использовал ферапонтовские земли – это минеральные глины и камушки на берегу Бородаевского озера, где расположен Ферапонтов монастырь.
По преданию, их брал Дионисий, когда расписывал храм Рождества Богородицы.
И, когда химики стали исследовать эти земли, действительно обнаружили там уникальные пигменты, которые дают свечение.
Отец собирал эти камни, посылками отправлял их в Москву. Здесь, в мастерской, у него была чугунная краскотерка начала ХХ века, напоминающая большую мясорубку.
Он эти камни перетирал в порошок, и они у него по разным баночкам, коробочкам лежали.
Сначала он добавлял их в живопись на бумаге, потом начал добавлять в масло, прямо на палитру, а позже - в грунт. И видно, что грунты разные - есть розоватые, есть сероватые.
В Ферапонтово я бываю каждый год, и камней этих уже нет: все заросло, застроено. А, когда мы там были, озеро было прозрачным, все камушки видны.
Местные жители даже воду оттуда пили. Колодцы были, но из них только поили скотину, говорили: «Тиной вода пахнет».
И следили за чистотой озера. Когда я приезжала с маленьким сыном, местные говорили: «Смотри, Марья, стирай только хозяйственным мылом».
А сейчас приезжают туристы, ковры в озеро закладывают, моют. И все покрыто слоем ила.
Суровый стиль
- Работы Андронова называют «суровым стилем».
Это термин придумал искусствовед Александр Каменский, увидев у художников большие картины с индустриальной темой: У Андронова – «Плотогоны», у Никонова – рабочие, грузовики едут. И хотя сами художники смеялись над этим определением, это прижилось.
Писать большие панно Андронов начал еще в 1960-е годы.
У него было панно «Сибирь» для международной выставки в Париже в 1961 году, мозаика кинотеатра «Октябрь» в Москве, на Новом Арбате, которую он делал с Андреем Васнецовым и Виктором Элькониным, масштабную мозаика для газеты «Известия», за которую он получил государственную премию.
Большая его работа есть в Вашингтоне в клубе посольства - мозаика из ценных деревянных пород (интарсия) с видами российских городов: Москвы, Саратова, Новгорода – история Россия.
Потом и я подключилась к родителям. Мы оформляли после реконструкции Павелецкий вокзал, НИИ урологии, метро Савеловская.
Шкафчик из коровника
- Сейчас в Абрамцево мы сделали мемориальную мастерскую Андронова и Егоршиной. Там когда-то у моего деда там была дача.
И пока не было мастерской, отец работал на чердаке этой дачи. Даже «Плотогонов» начинал писать там.
Потом родители жили в Абрамцеве: у мамы началась астма, врачи запретили ей ездить на север в период дождей.
И сейчас в Абрамцево висят их работы, стоит стеллаж с частью их библиотеки.
Есть большая полка, посвященная их увлечениям: персидские блюда, китайские табакерки из резного камня. Отец покупал что-то в антикварном, и сразу приобреталась литература на эту тему, все изучалось и постепенно превращалось в целое собрание.
Есть расписной деревенский шкафчик, который мы когда-то привезли из Костромской области.
Отец очень любил Саврасова и решил съездить, посмотреть на Молвитино, где Саврасов писал «Грачи прилетели».
Он любил не просто восторженно относиться, но и исследовать, погружаться полностью.
И мы приехали в какую-то глухую деревню, там хозяйка пошла доить корову, а я попросилась с ней порисовать. И в коровнике увидела расписной деревенский шкафчик. На нем цветочки нарисованы.
Мы попросили купить его. Они рассмеялись: «Он в дерьме стоит, что вы с ним делать будете?»
Отмоем! Вытащили его, чистили, чистили, потом почтой отправили в Москву.
В Москве в мастерской мама делала смесь: нашатырь с подсолнечным маслом и хозяйственным мылом. И все это в виде каши накладывалось, вымывалось, вычищалось.
Сейчас этот шкафчик наполнен всякими произведениями прикладного искусства.
