Проснитесь, спектакль окончен! «Борис Годунов» у калужской драмы вышел скучным, нудным и красивым
Мы побывали на открытии нового театрального сезона и позевали на премьерном спектакле вместе с залом.
Спектакль «Борис Годунов» по произведению Александра Пушкина поставил главный режиссер театра Роберт Манукян.
В многочисленных предпремьерных интервью режиссер-постановщик неоднократно указывал, что главное для него было показать два аспекта: социальный и политический.
В результате получилось нудно, пафосно и удивительно скучно.
И мальчик с топором
За что точно можно поблагодарить режиссера, так это за трепетное и уважительное отношение к тексту Пушкина. Действительно, великие строки звучали громко, чётко с паузами и без какого-либо коверканья. Единственное, чего не было у классика – появление в произведении его самого. Хотя фамилия Пушкин в тексте Бориса Годунова имеется, но несколько по иному поводу.
В спектакле поэт, драматург и «наше всё» появляется на сцене в первую секунду действа. Замерзшими руками Пушкин (Дмитрий Трифонов) садится в углу и при свече начинает творить. И тут же появляется Юродивый (Михаил Кузнецов). Пара подходит к огромной иконе и крестится. Вся эта мизансцена нужна лишь для одного понятного и набившего оскомину посыла: в России правду говорят лишь юродивые и Пушкин.
Все остальные поскакушки Пушкина с хором девушек бессмысленны и непонятны. Складывалось впечатление, что режиссер засунул великого классика в спектакль, сделал с ним первую сцену и забыл о нем.
И бедный Пушкин слоняется все два часа по сцене не зная, чем заняться. То с девчатами попоёт, то с юродивым к иконе подойдет.
Таким же избитым штампом смотрится и появление убиенного царевича, почему-то с топором в руках. При этом (тут законы штампа соблюдены полностью), на Бориса Годунова всякий раз начинает светить красный фонарь.
Штамп номер три – плахи с топорами. Этих символов смуты в России тех лет во время спектакля возникает несколько.
В сцене принятия в своё войско Лжедмитрием новых воевод, они, появившись, конечно же с топорами, после согласия Гришки встать под его знамена, акцентировано втыкают свои топоры в пеньки, заботливо расставленные для этого режиссером.
Находки из кладовки
Среди находок постановщика спектакля, можно упомянуть партию в городки князей Шуйского (Валерий Смородин) и Воротынского (Ярослав Орляченко). В первой парной сцене, когда Шуйский подбивает Воротынского поднять народ на смуту, они как бы играют в старинную русскую забаву простого люда – городки. Причем так скромно и непонятно играют, что их кидания палок вглубь сцены не все и заметили.
Что это? Символ? Князья разбивают русские города, русский единый дух? Может быть. Но, нельзя не допустить, что эта игра в городки придумана лишь для того, чтобы занять чем-нибудь актеров во время чтения текста.
Ну, право, не боксерскую же грушу вытаскивать на сцену? Эпоха не та. А вот городки – нормально.
Апофеозом символических придумок режиссера стал финал первого акта. После слов Бориса Годунова «Тяжела ты шапка Мономаха» наступает «катарсис». На голову Бориса махровой развесистой клюквой медленно опускается огромный бутафорский колокол.
Дорого – богато
Чего точно не отнять у нынешнего главного режиссера театра, так это умение выстраивать красивые мизансцены. Монументальные картинки завораживают, очаровывают. Хочется иной раз поставить «на стоп-кадр» ту или иную сцену и подольше насладиться великолепием мизансцены.
Особенно удаются Роберту Манукяну многоуровневые выстраивания актеров на лестницах. Видно, что на эти построения истрачено много сил и времени. Хоть пиши картину по его мизансценам.
И это без доли иронии. Действительно, точная фиксированная мизансцена важнейший инструмент режиссера и этим средством Роберт Манукян владеет филигранно.
Череда этих великолепных картин, видимо, и заставляет зрителя восторгаться спектаклем. Световое решение спектакля тоже вряд ли кого-нибудь расстроило. Мрачная картина времени русской смуты подчеркивается яркими локациями, за которыми в тени постоянно виднеются полусгнившие остовы российского государства. Деревянный то ли забор, то ли граница добавляет подлинности смысловому художественному решению спектакля. Художник-постановщик Борис Шлямин.
Современности, в наглядном понимании, в калужском «Борисе Годунове» нет. Костюмы – стилизованные, но без каких-либо отсылов к веку XXI (художник по костюмам Оксана Богданович). Дорогие богатые наряды знати, серые одежды простого люда, - все в стиле, всё единой эпохе. Этакий датский спектакль в духе Малого театра 80-х годов прошлого века.
Что не стихи, то проза
И все ж, сколь не красивы были костюмы, не завораживающе прекрасны мизансцены, не великолепны декорации, главное в спектакле – человек. Актёр.
За два часа утомительного слушания текста произведения Пушкина, неоднократно приходила мысль, о том, что, скорее всего, собственно, актерами режиссер особо и не занимался, отдав на откуп им самим решение собственной роли.
В результате живых персонажей в спектакле раз, два и обчелся. И тем важнее о них рассказать.
Среди всех прочих на отдельной высоте стоит работа актера Кирилла Бессонова. Его старец Пимен, пожалуй, действительно единственный живой человек в спектакле. Сложный стихотворный текст монолога, растасканный по цитатам, он сумел сделать своим. Его Пимен живёт, размышляет, по-старчески присаживается, слушает и реагирует на высказывания Гришки. Эта небольшая сцена единственное светлое пятно в ходульной парадной постановке.
Пимен Бессонова не играет текст, не играет финал, он находится «здесь и сейчас». Как точно его минутное омоложение, когда он вспоминает прошлые годы и как верен его возврат к дню повествования, смуты.
Браво, Кирилл, это ещё одна великолепная работа!
Среди других персонажей можно осторожно отметить работу актера Вячеслава Соколова. Его Григорий спорен, но все живее остальных персонажей. Особенно хороша его улыбка-ухмылка после звучащей впервые голосом диктора фразы «государь Дмитрий».
Памятник Боре
В спектакле «Борис Годунов», конечно же, нужно сказать о Борисе Годунове.
К великому сожалению, с первых фраз актер Сергей Лунин начинает играть финал. Одинаково пафосно и громко звучат знаменитые фразы «И мальчики кровавые в глазах», и «тяжела ты шапка Мономаха», и «достиг я высшей власти».
Годунов на сцене не человек, раздираемый страстями и воспоминаниями, а памятник с единым жестом: дланью, распростёртой вперед с растопыренными пальцами.
Быть может, такова была установка режиссера, но, право, калужскому Борису мало веры. О сочувствии вообще говорить не приходится. Памятник, он и есть памятник. На него надо смотреть, а не рефлексировать.
Вообще, в спектакле практически не выстроены взаимоотношения персонажей. Нет никаких нюансов. Лишь кондово декларируемый текст. С огромными, зачастую никак не оправданными, паузами между словами. Эти паузы, порой, настолько вымучены, что хочется подтолкнуть – давай дальше, мы уже поняли, что эту фразу нужно запомнить, что она эпохальна.
В сцене, когда Борис решает, как усмирить народ и вывести самозванца на чистую воду, наоборот, вывод делается будто в проброс, без паузы, как нечто незначительное.
А ведь это поворотный момент: каким путем пойдёт Россия. Путем, предложенным Патриархом Иов (Дмитрий Денисов) или князем Шуйским?
И, простите за штамп, вишенкой на монументальном торте стала эротическая сцена Марина Мнишек – Гришка Отрепьев. Зачем ей показывать Григорию стриптиз, помахивая садо-мазо плеточкой, осталось непонятным. Но веселым.
Политический же аспект постановки, о котором говорил режиссер, не выдерживает никой критики. Ну, у нас сегодня далеко не та ситуация внутри страны, какой она была во времена смуты, а то, что поляки всегда хотели напакостить нам и так всем ясно. Зачем тогда весь огород городить?
Разве что это был забытый уже многими «госзаказ»?
