Михаил КУЗНЕЦОВ: «В первый день работы в театре у меня сперли тулуп»
Известный калужский актер рассказал о работе над новым спектаклем, превратностях актерской профессии и о любимых ролях.
Известный калужский актер рассказал о работе над новым спектаклем, превратностях актерской профессии и о любимых ролях.
В предпоследний день грядущего V Всероссийского театрального фестиваля «Старейшие театры России в Калуге», а именно — 14 сентября, наш театр попытается показать калужанам необычное, доселе невиданное, режиссером Плетневым выношенное, актерами принятое, видение пьесы болгарского драматурга Радичкова «Попытка полета».
За месяц до премьеры, 15 августа, в 3 часа пополудни, занятые в «Попытке полета» актеры и музыканты расходились после трехчасовой репетиции уставшие, с выражениями лиц задумчивыми. Некоторые — в растрепанных чувствах.
К Михаилу Кузнецову, артисту заслуженному, исполняющему помимо роли Маткиной Душки еще и роль проводника идей режиссера, задержавшемуся у служебного входа в ожидании журналиста, подошел артист молодой и популярный — Игорь Постнов, мучающийся ролью Петра.
— Михал Алексеич, — как я понимаю, продолжил актер, видимо, ранее начатую полемику. — «Попытки полета» — это размышление об истоках душевности. Силу духа я черпаю из природы и духовно возвышаюсь благодаря себе самому…
— Но летательный потенциал у всех разный! — перебил его Кузнецов. — Духовную свободу приходится завоевывать в борьбе с гравитацией в самом себе! С одной стороны, гравитация уничтожает человеческий дух, с другой — является залогом твоего и моего существования. Короче, без идеи рабства нет и свободы.
Прямо встреча Циолковского и Королева, подумал я тихонечко, себе под нос, чтобы «ученые» не услышали. Постнов вежливо попрощался и поспешил за товарищами-актерами — наверное, пробуждать в себе Икара. Мы остались вдвоем с Кузнецовым.
— Сейчас у нас проблемы со вторым актом, — не то себе, не то мне задумчиво произнес Михаил Алексеевич и, прищурившись, окинул взглядом здание театра. — К чему придем в конечном итоге? Не знаю… Приезжали Айдар Закиров и Татьяна Борисова, помогали в пластике, в движениях. Технических сложностей очень много. Например, надо висеть на веревках минут сорок и при этом играть такие характеры. У всех — ладони в мозолях.
— Михаил Алексеевич, а о чем спектакль-то?
— Мне кажется, о той свободе, которая у нас внутри… О равновесии прагматизма и романтики… О духовном возвышении… Полет как приобщение к высшей истине и поиск абсолютной духовной свободы.
— А разве в жизни такое может быть?
— В жизни такого не бывает, наверное… Но театр дает надежду! По крайней мере, надо стремиться к тому, чтобы твоя свобода не мешала никому другому. Такой вот интеллигентский подход (грустно улыбается).
— А Кузнецов насколько свободен?
— Кузнецов совершенно несвободен! Все время приходится идти на какие-то компромиссы. Моя профессия даже близко не лежит рядом со свободой. Я зависим от всего. И мне внутри себя приходится проводить такую огромную работу, чтобы подвести свои знаменатели к окружающим меня числителям!
— Счастлив ли Кузнецов в этой тотальной несвободе?
— Иногда счастлив, иногда — нет. Как повезет. Всем рулит стечение обстоятельств. Все очень тонко, зыбко. Бывают моменты вдохновения, когда властвуешь! Чаще — держишь удачу на кончиках пальцев и балансируешь. Но парадокс! В этой несвободной профессии я вдруг становлюсь на сцене абсолютно свободным, и мне все покоряется. Вот это счастье!
— Вы, пожалуй, один из самых востребованных актеров в театре. Ежедневные репетиции, спектакли. Еще съемки — не часто, но случаются. Сейчас была небольшая любопытная роль в фильме «Любовь не картошка». Есть время на что-то еще?
— Если бы я жил только театром, ролями — сошел бы с ума. Нахожу время и для семьи, и для домашних дел. Жизнь в частном деревянном доме требует определенных регулярных вложений физических сил.
— Как отпуск провели?
— Вырвался на 5 дней с семьей на Селигер. Два дня провели в Питере — сходили на балет в Мариинку. Остальные дни — в трудах и заботах по отчему дому. Сад рушится под тяжестью небывалого урожая яблок и груш — снабжаю фруктами и соками двух своих маленьких внуков. Нормальные житейские заботы, как и у всех.
— Михаил Алексеевич, вы же по первому образованию клоун?
— Не совсем так. Цирковое училище я закончил как актер разговорного жанра. Ну представляете себе, чем занимались на эстраде Тарапунька и Штепсель, Карцев и Ильченко. Педагогом у меня был Рудольф Рудин — пан Гималайский из прославленного «Кабачка 13 стульев». Но работать начал действительно клоуном в цирке-шапито. Поколесил по стране.
— А в драматическом театре как оказались?
— Благодаря Роману Валентиновичу Соколову. Сначала он предложил мне сделать сказку по произведениям Саши Черного, а потом позвал в штат. Кстати, забавная прописка получилась. Дело было зимой. Я пришел оформляться в роскошном офицерском тулупе. По тем временам — непозволительная роскошь для бедного клоуна! Повесил я его в раздевалке и пошел к Роману Валентиновичу писать заявление. Возвращаюсь — тулупа нет. Сперли! Вот так я и понял выражение: «Театр начинается с вешалки!» Добрые люди дали телогрейку, и я — новоиспеченный артист драматического ордена Трудового Красного Знамени театра имени Луначарского — пошел домой, размышляя о бренности бытия. С тех пор тут и играю. А тулуп так до сих пор и не нашел.
— А Гамлета мечтали сыграть?
— Да что вы! Помилуйте меня! Я знаю свое место в театре. Я — характерный актер. Вот счастье, например, что режиссер увидел во мне Дон Кихота! В любую роль стараюсь вкладывать по максимуму и получать максимум удовольствия от каждого выхода на сцену.
— Но все-таки есть самая-пресамая любимая роль?
— Люблю играть сказки для детей. Самую первую роль — Кащея Бессмертного, такого брутального мужика, у Якунина, не забуду никогда. Вот там я отрывался по полной! А так — все роли, как дети. Только их было много, некоторые уже и не вспомнить.
— А на корпоративах выступаете?
— Нет, это не мое. Я не массовик-затейник. По жизни — наблюдатель, не люблю быть в центре внимания. Сцена — это совсем другое дело. Там я преображаюсь, там включается мое другое «я».
— Возвращаясь к «Попыткам полета». Этот спектакль будет элитарным или массовым? Как, по-вашему?
— Я не знаю, что у нас на этот раз получится. Работа над каждым спектаклем проходит в сомнениях, спорах, терзаниях. Это всегда загадка. Хотелось бы, чтобы каждый человек взял из «Попытки полета» что-то для себя, открыл в себе что-то новое. Мы, по крайней мере, пытаемся сделать так, чтобы всем было интересно.
Фото Игоря РУЛЕВА.
В предпоследний день грядущего V Всероссийского театрального фестиваля «Старейшие театры России в Калуге», а именно — 14 сентября, наш театр попытается показать калужанам необычное, доселе невиданное, режиссером Плетневым выношенное, актерами принятое, видение пьесы болгарского драматурга Радичкова «Попытка полета».
За месяц до премьеры, 15 августа, в 3 часа пополудни, занятые в «Попытке полета» актеры и музыканты расходились после трехчасовой репетиции уставшие, с выражениями лиц задумчивыми. Некоторые — в растрепанных чувствах.
К Михаилу Кузнецову, артисту заслуженному, исполняющему помимо роли Маткиной Душки еще и роль проводника идей режиссера, задержавшемуся у служебного входа в ожидании журналиста, подошел артист молодой и популярный — Игорь Постнов, мучающийся ролью Петра.
— Михал Алексеич, — как я понимаю, продолжил актер, видимо, ранее начатую полемику. — «Попытки полета» — это размышление об истоках душевности. Силу духа я черпаю из природы и духовно возвышаюсь благодаря себе самому…
— Но летательный потенциал у всех разный! — перебил его Кузнецов. — Духовную свободу приходится завоевывать в борьбе с гравитацией в самом себе! С одной стороны, гравитация уничтожает человеческий дух, с другой — является залогом твоего и моего существования. Короче, без идеи рабства нет и свободы.
Прямо встреча Циолковского и Королева, подумал я тихонечко, себе под нос, чтобы «ученые» не услышали. Постнов вежливо попрощался и поспешил за товарищами-актерами — наверное, пробуждать в себе Икара. Мы остались вдвоем с Кузнецовым.
— Сейчас у нас проблемы со вторым актом, — не то себе, не то мне задумчиво произнес Михаил Алексеевич и, прищурившись, окинул взглядом здание театра. — К чему придем в конечном итоге? Не знаю… Приезжали Айдар Закиров и Татьяна Борисова, помогали в пластике, в движениях. Технических сложностей очень много. Например, надо висеть на веревках минут сорок и при этом играть такие характеры. У всех — ладони в мозолях.
— Михаил Алексеевич, а о чем спектакль-то?
— Мне кажется, о той свободе, которая у нас внутри… О равновесии прагматизма и романтики… О духовном возвышении… Полет как приобщение к высшей истине и поиск абсолютной духовной свободы.
— А разве в жизни такое может быть?
— В жизни такого не бывает, наверное… Но театр дает надежду! По крайней мере, надо стремиться к тому, чтобы твоя свобода не мешала никому другому. Такой вот интеллигентский подход (грустно улыбается).
— А Кузнецов насколько свободен?
— Кузнецов совершенно несвободен! Все время приходится идти на какие-то компромиссы. Моя профессия даже близко не лежит рядом со свободой. Я зависим от всего. И мне внутри себя приходится проводить такую огромную работу, чтобы подвести свои знаменатели к окружающим меня числителям!
— Счастлив ли Кузнецов в этой тотальной несвободе?
— Иногда счастлив, иногда — нет. Как повезет. Всем рулит стечение обстоятельств. Все очень тонко, зыбко. Бывают моменты вдохновения, когда властвуешь! Чаще — держишь удачу на кончиках пальцев и балансируешь. Но парадокс! В этой несвободной профессии я вдруг становлюсь на сцене абсолютно свободным, и мне все покоряется. Вот это счастье!
— Вы, пожалуй, один из самых востребованных актеров в театре. Ежедневные репетиции, спектакли. Еще съемки — не часто, но случаются. Сейчас была небольшая любопытная роль в фильме «Любовь не картошка». Есть время на что-то еще?
— Если бы я жил только театром, ролями — сошел бы с ума. Нахожу время и для семьи, и для домашних дел. Жизнь в частном деревянном доме требует определенных регулярных вложений физических сил.
— Как отпуск провели?
— Вырвался на 5 дней с семьей на Селигер. Два дня провели в Питере — сходили на балет в Мариинку. Остальные дни — в трудах и заботах по отчему дому. Сад рушится под тяжестью небывалого урожая яблок и груш — снабжаю фруктами и соками двух своих маленьких внуков. Нормальные житейские заботы, как и у всех.
— Михаил Алексеевич, вы же по первому образованию клоун?
— Не совсем так. Цирковое училище я закончил как актер разговорного жанра. Ну представляете себе, чем занимались на эстраде Тарапунька и Штепсель, Карцев и Ильченко. Педагогом у меня был Рудольф Рудин — пан Гималайский из прославленного «Кабачка 13 стульев». Но работать начал действительно клоуном в цирке-шапито. Поколесил по стране.
— А в драматическом театре как оказались?
— Благодаря Роману Валентиновичу Соколову. Сначала он предложил мне сделать сказку по произведениям Саши Черного, а потом позвал в штат. Кстати, забавная прописка получилась. Дело было зимой. Я пришел оформляться в роскошном офицерском тулупе. По тем временам — непозволительная роскошь для бедного клоуна! Повесил я его в раздевалке и пошел к Роману Валентиновичу писать заявление. Возвращаюсь — тулупа нет. Сперли! Вот так я и понял выражение: «Театр начинается с вешалки!» Добрые люди дали телогрейку, и я — новоиспеченный артист драматического ордена Трудового Красного Знамени театра имени Луначарского — пошел домой, размышляя о бренности бытия. С тех пор тут и играю. А тулуп так до сих пор и не нашел.
— А Гамлета мечтали сыграть?
— Да что вы! Помилуйте меня! Я знаю свое место в театре. Я — характерный актер. Вот счастье, например, что режиссер увидел во мне Дон Кихота! В любую роль стараюсь вкладывать по максимуму и получать максимум удовольствия от каждого выхода на сцену.
— Но все-таки есть самая-пресамая любимая роль?
— Люблю играть сказки для детей. Самую первую роль — Кащея Бессмертного, такого брутального мужика, у Якунина, не забуду никогда. Вот там я отрывался по полной! А так — все роли, как дети. Только их было много, некоторые уже и не вспомнить.
— А на корпоративах выступаете?
— Нет, это не мое. Я не массовик-затейник. По жизни — наблюдатель, не люблю быть в центре внимания. Сцена — это совсем другое дело. Там я преображаюсь, там включается мое другое «я».
— Возвращаясь к «Попыткам полета». Этот спектакль будет элитарным или массовым? Как, по-вашему?
— Я не знаю, что у нас на этот раз получится. Работа над каждым спектаклем проходит в сомнениях, спорах, терзаниях. Это всегда загадка. Хотелось бы, чтобы каждый человек взял из «Попытки полета» что-то для себя, открыл в себе что-то новое. Мы, по крайней мере, пытаемся сделать так, чтобы всем было интересно.
Фото Игоря РУЛЕВА.
