Деревянных дел мастер
Павел Жуковец увлекается историей края, бережно хранит предания своей семьи и работает не ради денег и наград, а в удовольствие.
Коренной калужанин в третьем поколении Павел Жуковец увлекается историей края, бережно хранит предания своей семьи и работает не ради денег и наград, а в удовольствие.
Строитель, реставратор и деревянных дел мастер Павел Жуковец один, без помощников, в небольшой мастерской на крыше своего гаража ваяет уникальные предметы интерьера: книжные полки, шкафы, люстры, колодцы, пушки на деревянных колесах, кареты для конных упряжек, подсвечники и коньячные бочки.
Семейный дом на Воронина
— Павел Валентинович, Жуковец — это же не русская фамилия…
— Мой прадед Павел Маркович Жуковец — белорус, родился в деревне под Минском. Совсем молодым его забрали на русско-турецкую войну. Воевал, видимо, храбро, поскольку был награжден крестами. После службы отставнику разрешили выбрать для мирной жизни любой губернский город. Ему пришлась по душе Калуга. В холостяках проходил недолго. Взял в жены красивую небедную калужанку и построил большой дом. Так, прибавляясь год от года детишками, первые Жуковцы счастливо и жили. После революции новая власть решила, что дом слишком просторный для одной семьи, и его превратили в пролетарское общежитие. Деду с женой и детьми оставили пару комнат под лестницей. Дом этот стоит и по сей день — за драмтеатром, на улице Воронина. Только нам он, понятное дело, давно не принадлежит. Сегодня там по-прежнему многолюдно. В нескольких квартирах проживают совершенно разные люди, не имеющие к нашей фамилии никакого отношения.
Дед прошел всю войну
— Однако за границу не уехали, на власть злобы не затаили…
— Жизнь моих пятерых двоюродных дедов сложилась по-разному. Одни пошли за белыми, другие — за красными. Двоих расстреляли в 37‑м. А родной мой дед, Валентин Павлович Жуковец, прошел всю Отечественную. На фронт его забрали ровно через месяц после вторжения фашистов — 22 июля 1941 года. Я храню ту повестку. Под Москвой его серьезно ранили, пуля попала в лицо, через рот прошла навылет, выворотив полчелюсти вместе с зубами. Врачи собирали по кусочкам. Как хирурги провели такую сложнейшую операцию в военно-полевых условиях, не понимаю. Это фантастика!
Полгода дед мотался по госпиталям. Потом было офицерское училище и сталинградская мясорубка. Рассказывал он жуткие вещи. Например, как немецкие истребители расстреливали их, беззащитных, с воздуха, когда они переправляли ящики со снарядами на верблюдах через Волгу. Раненые солдаты, чтобы не замерзнуть, распарывали убитым животным брюхо и прятались от пуль и холода в теплых еще кишках. Закончил дед войну в Берлине и до самой смерти удивлялся, зачем немцы пошли на Россию. Германия ему показалась красивой, богатой страной с огромными домами, замками и прекрасными каменными дорогами. У деда было двое детей — сын и дочь. Мой отец Валентин Валентинович Жуковец дослужился до начальника треста «Калугагоргаз».
В армии облагораживал полевые учения
— А вас призвали в армию в самый разгар Афганского конфликта…
— Война, слава Богу, прошла мимо меня. К тому времени я успел закончить строительный техникум. Служил в ракетных войсках, но командиры по большей части использовали мои навыки умело чертить, красиво писать и рисовать в агитационных целях. Я повышал боевой дух бойцов стенгазетами, плакатами и лозунгами. Еще на мне висела вся организация показушных полевых учений. Для этого в моем распоряжении была целая столярно-плотницкая мастерская, где я ваял нехитрые предметы солдатского походного быта. Приезжают, например, на учение высокие проверяющие чины, а у нас красота неописуемая: пропускают их через шлагбаум, около палаток — лавки для солдат, беседки для офицеров, столы накрытые, сортиры деревянные меж березок. Душа радуется! И наш командир части всегда ходил в передовиках.
Реставраторы были высочайшего класса
— Техникум и армия пошли на пользу?
— Да. После армии меня сразу взяли на работу в калужские реставрационные мастерские. Но занимались мы по большей части не реставрацией, а консервацией. Руководил всем этим делом Олег Михайлович Степанов. Специалисты там работали высочайшей квалификации! Было у кого учиться. Старовойтов, Бахарев — это имена! Наших мастеров вызывали в Москву, в Кремль, на самые важные объекты. Они могли восстановить купол церкви так, что нельзя было отличить от двухсотлетнего. Ножницы кровельщики мастерили себе сами из автомобильных рессор. На земле вырезали специальные пластины-чешуйки, подписывали, какую за какой крепить. Потом все это поднималось наверх, и мастер, зависая над луковицей на веревке, выкладывал слой за слоем. Все восстановительные работы тогда проводились под строжайшим контролем бородатых дядек из архнадзора, которые знали историю России досконально. Столько интересного рассказывали! И требовали от нас, казалось бы, невозможного. Вот, например, монастырь Спас на Угре — самый древний, XVI века. Он был покрыт не железом, а особым кирпичом. И восстанавливать нужно было тем же материалом. Наши специалисты в один голос — это невозможно! Кирпич не тот, материал не тот, руки не те… Покрыли железом. Приехала московская комиссия — скандал! Заставили разобрать. Готовили специальный состав, по-особому обжигали. И добились-таки ближайшего сходства.
Работы всегда невпроворот
— И все же с реставрацией распрощались…
— Мы постоянно находились между двух огней: архнадзором, требующим качества, и чиновниками от культуры, ставящими кратчайшие сроки. В старину как известь гасили? В земле делали сруб и оставляли там смесь на три года. Так она и получалась качественная и белая, как сметана, аж до рези в глазах! Дерево срубали, замазывали торцы глиной и оставляли лежать на том же месте пару-тройку лет. А нас гнали быстрее, быстрее! Но мы старались максимально приблизиться к истине. Постоянно учились. Я, например, закончил в Смоленске курсы реставраторов. Много сил отдали восстановлению усадьбы Гончаровых в Полотняном Заводе. Мост Каменный реставрировали, но совсем не такими современными способами и материалами, как в последний раз. Нынче настоящая реставрация никому не нужна. Кругом одни новоделы и бизнес-проекты. Теперь я занимаюсь деревом себе в удовольствие и людям на радость. Жизнь, как ни крути, становится лучше — в плане благосостояния. Не для всех, конечно… Но людей обеспеченных тянет к земле, они строятся. Причем нынче тенденция не кирпичные дома, а рубленые избы. А уж банька-то обязательно должна быть, и колодец. Ну, а дальше у кого на что фантазии хватает. Дерево же и полезно, и красиво, и благородно. Пушки и люстры пользуются спросом у рестораторов. Даже у здания администрации в Кондрово стоят. И сани, и повозки конные заказывают. Так что работы у меня, как всегда, невпроворот. Но и для себя кое-что делаю. Я ведь для своей семьи построил новый дом, правда, теперь уже за городом.
Вот такие пушки времен Петра I украшают парадные некоторых домовладельцев.
Жуковец вспоминает: «На отреставрированный Свято-Троицкий собор поднимали
колокол, привезенный из монастыря. Веревка перетерлась, и он упал,
но не разбился. Откололось только одно из двух ушек. Так его и повесили».
Александр ФАЛАЛЕЕВ.
Строитель, реставратор и деревянных дел мастер Павел Жуковец один, без помощников, в небольшой мастерской на крыше своего гаража ваяет уникальные предметы интерьера: книжные полки, шкафы, люстры, колодцы, пушки на деревянных колесах, кареты для конных упряжек, подсвечники и коньячные бочки.
Семейный дом на Воронина
— Павел Валентинович, Жуковец — это же не русская фамилия…
— Мой прадед Павел Маркович Жуковец — белорус, родился в деревне под Минском. Совсем молодым его забрали на русско-турецкую войну. Воевал, видимо, храбро, поскольку был награжден крестами. После службы отставнику разрешили выбрать для мирной жизни любой губернский город. Ему пришлась по душе Калуга. В холостяках проходил недолго. Взял в жены красивую небедную калужанку и построил большой дом. Так, прибавляясь год от года детишками, первые Жуковцы счастливо и жили. После революции новая власть решила, что дом слишком просторный для одной семьи, и его превратили в пролетарское общежитие. Деду с женой и детьми оставили пару комнат под лестницей. Дом этот стоит и по сей день — за драмтеатром, на улице Воронина. Только нам он, понятное дело, давно не принадлежит. Сегодня там по-прежнему многолюдно. В нескольких квартирах проживают совершенно разные люди, не имеющие к нашей фамилии никакого отношения.
Дед прошел всю войну
— Однако за границу не уехали, на власть злобы не затаили…
— Жизнь моих пятерых двоюродных дедов сложилась по-разному. Одни пошли за белыми, другие — за красными. Двоих расстреляли в 37‑м. А родной мой дед, Валентин Павлович Жуковец, прошел всю Отечественную. На фронт его забрали ровно через месяц после вторжения фашистов — 22 июля 1941 года. Я храню ту повестку. Под Москвой его серьезно ранили, пуля попала в лицо, через рот прошла навылет, выворотив полчелюсти вместе с зубами. Врачи собирали по кусочкам. Как хирурги провели такую сложнейшую операцию в военно-полевых условиях, не понимаю. Это фантастика!
Полгода дед мотался по госпиталям. Потом было офицерское училище и сталинградская мясорубка. Рассказывал он жуткие вещи. Например, как немецкие истребители расстреливали их, беззащитных, с воздуха, когда они переправляли ящики со снарядами на верблюдах через Волгу. Раненые солдаты, чтобы не замерзнуть, распарывали убитым животным брюхо и прятались от пуль и холода в теплых еще кишках. Закончил дед войну в Берлине и до самой смерти удивлялся, зачем немцы пошли на Россию. Германия ему показалась красивой, богатой страной с огромными домами, замками и прекрасными каменными дорогами. У деда было двое детей — сын и дочь. Мой отец Валентин Валентинович Жуковец дослужился до начальника треста «Калугагоргаз».
В армии облагораживал полевые учения
— А вас призвали в армию в самый разгар Афганского конфликта…
— Война, слава Богу, прошла мимо меня. К тому времени я успел закончить строительный техникум. Служил в ракетных войсках, но командиры по большей части использовали мои навыки умело чертить, красиво писать и рисовать в агитационных целях. Я повышал боевой дух бойцов стенгазетами, плакатами и лозунгами. Еще на мне висела вся организация показушных полевых учений. Для этого в моем распоряжении была целая столярно-плотницкая мастерская, где я ваял нехитрые предметы солдатского походного быта. Приезжают, например, на учение высокие проверяющие чины, а у нас красота неописуемая: пропускают их через шлагбаум, около палаток — лавки для солдат, беседки для офицеров, столы накрытые, сортиры деревянные меж березок. Душа радуется! И наш командир части всегда ходил в передовиках.
Реставраторы были высочайшего класса
— Техникум и армия пошли на пользу?
— Да. После армии меня сразу взяли на работу в калужские реставрационные мастерские. Но занимались мы по большей части не реставрацией, а консервацией. Руководил всем этим делом Олег Михайлович Степанов. Специалисты там работали высочайшей квалификации! Было у кого учиться. Старовойтов, Бахарев — это имена! Наших мастеров вызывали в Москву, в Кремль, на самые важные объекты. Они могли восстановить купол церкви так, что нельзя было отличить от двухсотлетнего. Ножницы кровельщики мастерили себе сами из автомобильных рессор. На земле вырезали специальные пластины-чешуйки, подписывали, какую за какой крепить. Потом все это поднималось наверх, и мастер, зависая над луковицей на веревке, выкладывал слой за слоем. Все восстановительные работы тогда проводились под строжайшим контролем бородатых дядек из архнадзора, которые знали историю России досконально. Столько интересного рассказывали! И требовали от нас, казалось бы, невозможного. Вот, например, монастырь Спас на Угре — самый древний, XVI века. Он был покрыт не железом, а особым кирпичом. И восстанавливать нужно было тем же материалом. Наши специалисты в один голос — это невозможно! Кирпич не тот, материал не тот, руки не те… Покрыли железом. Приехала московская комиссия — скандал! Заставили разобрать. Готовили специальный состав, по-особому обжигали. И добились-таки ближайшего сходства.
Работы всегда невпроворот
— И все же с реставрацией распрощались…
— Мы постоянно находились между двух огней: архнадзором, требующим качества, и чиновниками от культуры, ставящими кратчайшие сроки. В старину как известь гасили? В земле делали сруб и оставляли там смесь на три года. Так она и получалась качественная и белая, как сметана, аж до рези в глазах! Дерево срубали, замазывали торцы глиной и оставляли лежать на том же месте пару-тройку лет. А нас гнали быстрее, быстрее! Но мы старались максимально приблизиться к истине. Постоянно учились. Я, например, закончил в Смоленске курсы реставраторов. Много сил отдали восстановлению усадьбы Гончаровых в Полотняном Заводе. Мост Каменный реставрировали, но совсем не такими современными способами и материалами, как в последний раз. Нынче настоящая реставрация никому не нужна. Кругом одни новоделы и бизнес-проекты. Теперь я занимаюсь деревом себе в удовольствие и людям на радость. Жизнь, как ни крути, становится лучше — в плане благосостояния. Не для всех, конечно… Но людей обеспеченных тянет к земле, они строятся. Причем нынче тенденция не кирпичные дома, а рубленые избы. А уж банька-то обязательно должна быть, и колодец. Ну, а дальше у кого на что фантазии хватает. Дерево же и полезно, и красиво, и благородно. Пушки и люстры пользуются спросом у рестораторов. Даже у здания администрации в Кондрово стоят. И сани, и повозки конные заказывают. Так что работы у меня, как всегда, невпроворот. Но и для себя кое-что делаю. Я ведь для своей семьи построил новый дом, правда, теперь уже за городом.
Вот такие пушки времен Петра I украшают парадные некоторых домовладельцев.
Жуковец вспоминает: «На отреставрированный Свято-Троицкий собор поднимали
колокол, привезенный из монастыря. Веревка перетерлась, и он упал,
но не разбился. Откололось только одно из двух ушек. Так его и повесили».
