«Мы выжили, питаясь травой»»: малолетняя узница фашизма вспоминает войну
Веру Сергеевну ИВАШИНУ дети называют балериной. От болезни ноги пожилой женщины скрутило так, что они у неё всегда в скрещенном положении. Несмотря на возраст и инвалидность, она ловко передвигается по дому на ходунках.
- Мне без двух месяцев 83, - говорит Вера Сергеевна. - Затянула меня эта жизнь. Детства как такового не было. Мне было без недели 6 лет, когда началась война. Жили мы в деревне Косичино, между Людиново и Кировом, впятером: мама, папа и нас, ребятишек, трое - я с 1935 года, брат - с 1937-го, сестра с - 1940-го.
- 23 июня 1941 года отца забрали на войну. С тех пор мы о нём ничего не слышали. Вскоре пришли немцы и заняли нашу деревню. Как-то всех жителей собрали и погнали на железнодорожную станцию. Станция - километров 12 от нашего дома. А я не видала с роду железной дороги. Идёт паровоз, говорю: «Ох, столько народу. И мы в эту бочку поместимся?» Вот жизнь ведь какая, потом пришлось 40 лет на железной дороге работать! Привезли нас в Белоруссию, на станцию Столбцы.
- Сгрузили и отправили в церковь. Она полуразрушенная, крыши нет. А люду сколько! Не нам надо честь отдавать, а нашим матерям, как они вынесли такое! У моей матери трое детей было. Сегодня нас кормить нечем и завтра варить нечего. Она смотрит на нас, голодных - каково её сердцу было? Я даже не знаю, сколько мы там жили. В какой-то момент немцы нас просто бросили. Девочки, которые побольше, стали выходить из церкви и проситься на работу к белорусам - стеречь коров. За это кому свёклы пареной дадут, кому - картошечки, морковки. А мы-то у матери маленькие совсем, ни она от нас не может отойти, ни мы от неё. Стали ходить по деревням, чтобы куда-то прибиться. А брали только бездетных. Вот как-то раз приехал из Польши с подводой пан Судник. Нас всех взял и тётю Веру с детьми. Привезли нас под самую Польшу. А у него такие хоромы! Три имения. И работников было много.
- Когда я стала подрастать, пасла коров. Такие умные оказались животные, скажешь им бывало: «Туда не ходите». И ведь не идут. За то, что я пасла, меня отблагодарили - подушку дали и еду. Мать и тётку мы практически не видели. Пан увезёт их ни свет ни заря в поле и привезёт ночью. Польские бабы ни плугом не пользовались, ни косой, ни лошадьми - только пряли. А наши - то запрягли лошадей, всё вспахали, посеяли, сжали. Работали отлично. Нас прозвали восточниками. Как-то пришли другие паны и говорят: «Пан Судник, можно ваших восточников к нам?» Мама и у других работала.
- Лошади у пана были хорошие, откормленные. Приезжает немецкая армия, своих загнанных лошадей оставляет, а этих берут. И он им ни слова. Советские солдаты придут - то же самое. Когда наши попёрли, немцы стали прятаться во ржи - она высокая. А мы там коров пасли. Как стали фашисты по нам стрелять! Прямо по ногам лупанули! У меня остались две ранки.
- Советская армия панов стала раскулачивать, всё отбирать. Пан Судник и говорит матери и тёте Вере: «Если хотите, оставайтесь тут. Я вам подарю своё имение, у меня всё равно всё отберут». А имение – это дом, сыроварня, подвал, скотный двор. Мать и тётка отказались, нетерпелось вернуться домой. Пан пошил нам всем костюмчики, хлеба дал несколько мешков и довёз до станции в Минске.
Доехали мы до Рославля, там нас почему-то выгрузили. Два паровоза сошлись в кучу, как дали пар машинисты. А когда он разошёлся, мы увидели, как тащат наши мешки, только сапоги мелькнули. Доехали мы до Фаянсовой. А там нас с коровой, запряжённой в телегу, встретила материна сестра.
Дома у пенсионерки идеальный порядок.
- Когда нас эвакуировали, наша хата ещё стояла. Приехали, а вместо неё огромная яма и кругом лес в руку толщиной. Мы самые последние в деревню вернулись. А у бабки полная изба народу. Хатёнка всего два окошечка. Позже нам сруб поставили. Мы перешли в него весной 1946 года. У брата, как сейчас помню, пальтишечко было сшито из мешка. Он отогнул от проволоки конец, вбил в стену и сказал: «Я больше никуда отсюда не пойду». Платок с матерью и сестрой был один на троих. Если ей надо куда, крикнет: «Вера, поди домой!». Она снимет с меня платок, я сижу дома, а она куда-то идёт. Мы выжили, питаясь травой. Когда стали дрова заготавливать на зиму, оказалось, что в лесу ни одного дерева без осколков от пуль или снарядов. А сколько человек подрывалось на минах и на тракторах, и на лошадях, и пешком.
- Однажды мать поехала менять лапти на хлеб. А брат просился: «Мам, ты ж возьми меня с собой!» Мать не брала, должна была учёба скоро начаться. Школы были в хатах. Ни учебников, ни ручек - ничего же не было. Одну какую-то «Родную речь» нашли. Половина листов есть, половина – нет…
- Брат очень просился с матерью, видимо, чувствовал свою смерть. Когда мать уезжала надолго, за нами смотрела тётя Оля. Ей во время бомбёжки руку и ногу оторвало. Она отпустила брата с детьми за орехами. 7 или 9 человек пошли. Брат Ванюша самый старший. Он ребятам сказала его внизу ждать, а сам на горку к орешнику поднялся. А там волк лежал, он схватил нашего мальчика. Ребятишки испугались, побежали в деревню. Искать Ванюшу вместе с нами пошёл вернувшийся с войны инвалид. Смотрим, противотанковая траншея зигзагом выкопанная, полянка и на ней одна единственная берёзка. А под ней лежит Ванюшка. Спина исцарапана. Думали, может ничего, перевернули, а у него все внутренности выедены. Схоронили в тот же день. Бывало с сестрой схватимся, нет матери. Идём на кладбище, а она там. Позже стали возвращаться с войны мужчины. С одним из них мать стала жить не расписанной. Родила ещё троих детей.
- Муж у меня был тоже малолетним узником. Жили душа в душу. Детей таких хороших родили. Я 6 лет в леспромхозе на лесоповале работала, была грузчиком леса. Из армии муж пришёл, и мы приехали сюда в Товарково. Он устроился на железную дорогу. 40 лет и я на железной дороге проработала. Ветеран труда. 32 человека рабочих, а звание дали только двоим - мне и Полинке Носовой. А ведь я только 4 класса кончила. Лишь только по арифметике 4 было. Да какая может быть учёба, когда матери надо было помогать. Как-то сын сказал мужу: «Папа, одна мать у нас неграмотная. Но мы очень многому учимся у неё».
Живёт женщина в доме сына. Несколько лет назад изба горела. Все деньги, которые были у детей, они вложили в ремонт дома, в котором живёт их мать.
Несколько лет назад малолетнюю узницу признали нуждающейся в жилье. Но региональное министерство труда и социальной защиты так и не перечислило деньги застройщику.
- Ох, как брошен народ! Да ладно мы, наше-то всё уже прошло, а ваше - впереди. Не знаю даже, как вам в таком равнодушии жить.
